Что только не пишут про это кино.
мы с Андреем Золотарёвым писали «Слово пацана» — проект, кстати, тоже недешевый, поскольку предполагает историческую точность. Когда я столкнулся с этой темой, то сразу понял, что в ней есть мир, о котором я хочу рассказать. Для сериала очень важно это ощущение мира, в котором ты не бывал, но который с интересом бы исследовал. Я сразу понял, что там есть все: любовь, смерть, борьба, какие-то свои пугающие правила, которые люди принимали как должное. Там есть иллюзия братства, которого так не хватает в жизни. Я понял, кто мои персонажи, когда осознал, что в первой серии Марат и Андрей как будто бы обретут дружбу и им будет казаться, что они самые счастливые люди на земле. Но то, что они находятся внутри группировки, уже запустило некое колесо воздаяния. Если ты наступил туда одной ножкой, то уже обязательно прилетит обратка. Ты навсегда лишишься покоя. Преступление не может быть безнаказанным. Не в уголовном смысле — мы снимали не детектив, — а в общечеловеческом. Если ты совершил зло, то оно вернется — приумноженное, кровавое, но твое собственное зло.
Работать над «Словом пацана» было очень интересно, потому что речь там о предмете, который, безусловно, ушел в прошлое. Изучая это, я был отчасти археологом. Один мой товарищ, который жил в те годы в Казани, сказал: «Я смотрю трейлер, и меня трясет. Наверное, я не смогу смотреть все серии подряд. Потому что для меня это слишком больно». Потом он рассказал историю из своего детства. Как он, суворовец, идет по улице, и дорогу ему преграждают три человека с арматурой. Он понимает, что сейчас его убьют, и начинает придумывать историю о том, что он сирота и т. д. Ужас, в котором жила Казань, совершенно меня поразил. Самое поразительное в этой истории — то, как люди умудрялись в этом выживать:
1988 — 1989 годы — это излет перестройки, но надежды были колоссальными, хотя ходить по улице было опасно. Как ни странно, люди тогда очень верили в Ленина. Журнал «Огонек» начал публиковать материалы о преступлениях сталинского режима, но люди верили, что идеи Ленина были извращены и еще есть шанс на построение справедливого государства в соответствии с ними. Помню, как папа принес домой книгу Бухарина. Я сам был пионером, в нас даже тогда вбили ощущение ленинской святости, помню эти рассказы о Ленине как о святом. И в это же самое время трагические события в Нагорном Карабахе и Тбилиси. Все это давало поразительный микс надежды и тревоги.
Кстати, психологи выяснили, что человеческая мотивация — это всегда надежда против страха. Причем страха много, а надежды — чуть-чуть. Прокрастинация возникает, когда надежда равна страху. Соответственно, то время было очень мотивирующим. Я помню, как мой папа ушел с работы и открыл кооператив, который занимался всем, чем разрешал закон о кооперации:
группировки, неформалы, хозрасчет, кооперативы — этот микс, как ни странно, давал ощущение, что удастся передоговориться, перестроить государство. Предчувствие обрушения СССР, возможно, было у каких-то тонко настроенных людей, но не в массовом сознании. У меня лично был значок с фото Горбачёва — не у всех это вызывало понимание. Помню, как старшеклассник подошел и потребовал его снять, а я не понял почему. Вообще, набор был такой: Горбачёв, перестройка, цветные квадратные значки «Коммандо» и Рэмбо»— вот такой микс:
Тем, кто застал те годы в Союзе, наша история будет на сто процентов понятна вне зависимости от конкретного места жительства. Подъем гопнического движения, назовем это так, происходил по всей стране. Казань выделялась количеством людей, жестокостью, иерархичностью, даже на общем фоне происходившего в стране:
Моя задача — максимально точно и честно рассказать, каково было быть внутри этого ада.
В какой-то момент оказалось, что я в группе самый старый и больше никто ничего про это время не помнит:
Один из наших юных актеров был потрясен, увидев на деньгах Ленина. Они не представляют себе до конца, какой была та жизнь. И слава богу...
slovo-pacana.lordfilm1.movie
